Венеция – город на ста двадцати двух островах, кварталы которого разделены не проспектами и улицами, а изящными каналами, и связаны друг с другом удивительными по своей конструкции мостами. Это город-памятник, город-легенда, город-сказка. Однако среди этого волшебного рая есть поистине дьявольское место – остров Повелья.

Остров Повелья стал активно заселяться в девятом столетии и на протяжении более шести веков процветал. Однако в конце шестнадцатого века Италию охватила бубонная чума. И когда на улицах Венеции скопилось столько зловонных трупов, что их не знали куда девать, было решено свозить их на остров Повелья. Причем вскоре сюда стали отправлять не только трупы, но и живых людей – зараженных чумой.

На острове их сжигали на огромных кострах вместе с трупами или просто оставляли умирать в мучениях. Всего было загублено почти двести тысяч человек – неупокоенных душ, которые в дальнейшем превратили остров Повелья в настоящий кошмар. Не случайно в конце семнадцатого века, когда потомкам жителей острова предложили восстановить утраченное поселение, они наотрез отказались это делать…

Остров для душевнобольных

Повелья практически до 1922 года оставался безлюдным островом, хотя кое-какие попытки реанимировать на нем жизнь, скажем, в виде контрольно-пропускного пункта для судов, предпринимались. Но… безуспешно. И только в двадцатом веке здесь по приказу Муссолини создается лечебница для душевнобольных.

Пациенты, среди которых были и просто неугодные фашистскому режиму люди, рассказывали, что слышали плач, стоны, видели тени умерших. Иногда возникали толпы призраков в огне пожаров… Но в рассказы душевнобольных мало кто верил, тем более, что они здесь даже не считались за людей. Например, главврач больницы проводил над ними садистские эксперименты и жуткие операции без наркоза.

Правда вскоре и персонал больницы стал замечать дьявольские вещи, происходящие на острове, а главврач через несколько лет погибает при странных обстоятельствах. После чего его почему-то не хоронят, а замуровывают в стену башни-колокольни, с которой он свалился – то ли сам, то ли подтолкнули ненавидящие его пациенты, то ли расправились призраки замученных им людей. С тех пор на башне по ночам раздается страшный колокольный набат, хотя никакого колокола здесь давно нет и в помине.

Психушка вперемежку с сельхозартелью продержалась на острове до 1968 года, после чего это проклятое место снова оказывается заброшенным. С тех пор остров Повелья привлекает внимание разве только любителей острых ощущений да охотников за привидениями, которые пробираются сюда ночью, не смотря ни на какие запреты со стороны городских властей.

Остров истинного зла

Думается, что на остров заплывало немало смельчаков, да вот только мало кто из них потом мог похвастаться своей бравадой. Остров, как оказывается, меняет сознание человека кардинально. Вот как, например, описывает свое посещение Повелья один из группы американцев.

«Ночь, кромешная тьма, чем ближе к острову – тем становится все страшнее и страшнее. Все молчат. И вдруг возглас: сотовый не работает, во-о, черт! Как оказалось, не работают мобильные у всех, притом не то, чтобы нет связи, просто вырубились гаджеты – и все. Словно сломались у всех сразу. Правда, это никого особо не удивило, поскольку каждый из нас почувствовал в этот момент, что мы прошли через некий энергетический барьер, после которого начинается что-то запредельное.

Водитель причалил катерок и остался в нем, наотрез отказавшись покидать свое место с прожектором на носу лодки. Мы спрыгнули на берег. Было очень темно, причем эта темнота казалась липкой и плотной, даже луна и прожектор катерка не пробивали ее. При этом остров был абсолютно мертвым – ни животных, шуршащих в траве, ни птиц, ни даже насекомых. И только ощущение, что нас окружает что-то зловещее, и кто-то постоянно смотрит тебе в затылок.

Мы попытались войти в здания, но двери и окна были закрыты. И тут… раздался истошный крик, как нож в сердце. Мы в ужасе бросились к лодке, ощущая, словно находимся внутри этого нестерпимого вопля. Мотор, как назло не заводился, что и вовсе доконало нас, каждый был на грани помешательства. Но когда мотор, словно сжалившись над нами, все же завелся, и мы отчалили от острова, раздался набат колокола. И это нас потрясло еще больше, поскольку мы прекрасно знали, что никакого колокола там нет.

Когда мы пересекли тот страшный энергетический рубеж, мобильные «проснулись», стало спокойнее на сердце. Однако в душе так и осталось что-то темное навсегда. Со всеми участниками этого ночного приключения стали происходить странные вещи: кого-то мучили кошмары, кто-то постоянно чувствовал, что за ним следят, некоторые всюду слышали звук падающих капель… Лично я считаю, что это не остров с привидениями, как его афишируют некоторые, это место истинного зла…»

Возродится ли остров Повелья когда-нибудь?

В 2014 году власти Италии решили в очередной раз продать остров или хотя бы сдать его в аренду. Причем в этот раз, не смотря на протесты итальянцев, Повелья предлагался даже иностранным гражданам. Дело кончилось тем, что в ходе аукциона остров сроком на девяносто девять лет приобрел итальянец Луиджи Бруньяро, который решил сделать это место популярным туристическим объектом, превратив здание бывшей психлечебницы в шикарный отель.

Прошло два года. Конечно, разразившийся кризис в Западной Европе помешал некоторым грандиозным планам итальянского бизнесмена, но только ли кризис? Возродится ли остров Повелья когда-нибудь к жизни? Жители самой Венеции очень в этом сомневаются, особенно те из них, кто хоть раз побывал в этом проклятом месте…

На одном из островов Венецианской лагуны строители наткнулись на огромную братскую могилу, сообщает портал National Geographic. Три года назад венецианские рабочие собирались возводить фундамент для постройки нового городского музея. Музей, по задумке властей, должен был находиться на восточном берегу острова Лаззаретто-Веккьо — одного из сотни островов Венецианской лагуны, расположенного на юге, в паре миль от знаменитой площади Святого Марка. Однако в ходе работы итальянцы наткнулись на человеческие кости. Работы по возведению фундамента пришлось прекратить, и вместо экскаваторов к раскопкам приступили археологи.

«Нас вызвали, чтобы мы изучили раскоп, а также спасли то, что еще можно спасти», — рассказал археолог Винченцо Гоббо, представляющий University Ca" Foscari, Венеция.

По словам учёных, они нашли останки более полутора тысяч жертв бубонной чумы, а также 150 ящиков с различными артефактами, которые также имеют отношение к эпидемиям. Например, среди останков людей лежали черепки глиняной посуды, монеты, драгоценности и даже женское белье.

Венецианский лазарет начал работу во время вспышки чумы 1485 года. Тогда город оказался не готов к такому стремительному распространению болезни: жертвами инфекции оказалось множество людей, среди них глава Венецианской республики, 72-й дож Джованни Мочениго (1408 — 14 сентября 1485 гг.).

Правительство республики начало строительство общественного лазарета на острове Лаззаретто-Веккьо. В то время остров носил имя Святой Марии из Назарета, однако люди часто называли его просто Nazarethum или Lazaretum. Второе название среди широких масс преобладало (оно ассоциировалось с именем библейского нищего, которое буквально означало «божья помощь», а также со святым, воскрешенным Иисусом и после в течение 30 лет епископствовавшим на Кипре). В конце концов так и возникло современное название «лазарет».

Фактически существование острова-лазарета спасало город на воде, который всегда находился в зоне инфекционного риска. Сюда привозили людей, у которых врачи диагностировали чуму. Изоляция больных позволяла остальным жителям города оставаться в относительной безопасности. «Как только врачи диагностировали болезнь, человека отвозили на остров. Там все пациенты содержались вплоть до своего выздоровления. Умерших хоронили на территории острова», — рассказала антрополог Луиза Гамбаро из Университета Падуи.

По словам исследователей, лазарет был рассчитан на многократное «использование», поэтому он работал во время всех вспышек чумы, которые поражали город в течение XV--XVI столетий.

По этой же причине раскопанное массовое захоронение состоит из нескольких культурных слоев, каждый из которых соответствует времени возникновения очередной эпидемии.

Наиболее старые слои, захоронение в которых относится к концу XV века, представляют собой длинные прямоугольные траншеи. Тогда при похоронах персонал лазарета соблюдал обряд: скелеты в этих траншеях расположены ровно, и каждый из них обёрнут в саван. Более поздние могилы XVI века представляют собой простейшие ямы, в которые людей просто сбрасывали с тележек.

«Эпидемия чумы, охватившая Венецию в XVI столетии, была намного страшнее, чем все вспышки заболевания, случавшиеся в городе до этого. В лазарете острова, судя по источникам, каждый день умирали до 500 человек, и в таких условиях похоронные бригады просто не успевали должным образом позаботиться о жертвах», — объяснил Винченцо Гоббо.

Как показал анализ обнаруженных в захоронении останков, сюда привозили всех людей, которым доктора ставили страшный диагноз: в могиле обнаружены кости мужчин, женщин, детей. Найдены останки выходцев из Африки и Азии, что в очередной раз свидетельствует о том культурном многообразии, которым славилась Венецианская республика.

«Для персонала лазарета не имело значения происхождение пациента. Неважно, был ли тот или иной больной представителем знати или бедняком: он должен был находиться на острове вплоть до выздоровления, а в случае смерти всех хоронили вместе, не делая исключений ни для кого», — отметила Гамбаро. Условия содержания в лазарете также одинаковы для всех поступивших больных.

«Это было похоже на ад…Зачумлённые лежат втроём или вчетвером на одной койке», — писал венецианский хронист XVI века Рокко Бенедетти. По словам летописца, «похороны» продолжались весь день без перерыва. Иногда умирающих и тех, кого из-за слабости принимали за мертвых, сбрасывали в братские могилы вместе с полуразложившимися трупами, ужасался Бенедетти.

Некоторые пациенты Лаззаретто Веккьо выживали. Таких людей венецианские медики переводили на соседний остров Лаззаретто-Нуово, где им предстояло окончательно поправиться.

Сейчас городские власти предполагают продолжить работы по возведению городского музея на острове Лаззаретто-Веккьо, который откроется в 2010 году. Артефакты и человеческие останки перевезут на соседний Лаззаретто-Нуово. Здесь археологи их каталогизируют и создадут хранилище. Ученые уже предвкушают, как по анализу зубов и костной ткани они узнают, что ели и чем болели венецианцы в Средние века и в эпоху Возрождения.

Результаты раскопок и последующих исследований появятся в новом музее на Лаззаретто-Веккьо, благодаря строительству которого археологи и антропологи уже увидели некоторые подробности жизни прежней Венеции.

Венецианские церкви времен чумы. Санта-Мария делла Салюте. January 27th, 2016

Эта церковь с двумя куполами, которая стоит на набережной Большого канала в районе Дорсодуро почти напротив площади Святого Марка, видна практически отовсюду. Самое замечательное, что это одна уникальная барочная церковь на фоне бесконечного ряда готических вариаций, наполняющих главные острова Венеции. Как водится. после каждой эпидемии чумы, уносившей по сто тысяч населения, благодарные венецианцы воздвигали помпезные храмы в честь высших сил, совершихших то, к чему оказались неспособны врачи. Ну, вот эта самая примечательная из всей этой серии.



Ну, вот таков ее общий вид, и с этого ракурса очень хорошо заметна ее странная архитектура. Но сперва немного истории. В 1630-31 годах в Венеции бушевала очередная эпидемия чумы, занесенная с материка. Как ни старались венецианцы защитить себя от эпидемий (окружающие острова использовали в качестве карантинных лагерей), рано или поздно инфекция попала в город. Надо учитывать, что в то время о существовании микробов еще не знали, и единственным предположением о катализаторах эпидемии считали отравленный воздух. Все это закончилось довольно плохо, потому что больных не только не лечили, но и вообще не соблюдали правил гигиены. Защитой почему-то полагали горящие костры, очищающие воздух, и ношение масок с длинными носами, в которые вставляли фильтры, т н маски "чумных докторов". Ну, понятно, какой это было защитой от чумы на самом деле.


Эта чума унесла около ста тысяч жизней была одной из самых страшных эпидемий в истории Венеции. В 1631 году эпидемия внезапно закончилась - просто был выбран процент всех чувствительных к бактерям и остались люди, обладавшие повышенной резистентностью или имевшие прививку в виде легкой инфекции. Умерло больше трети населения города, и спасшиеся горожане решили построить на Дорсодуро храм благодарности Деве Марии, который так и назвали Санта-Мария делла Салюте, т е Дева Мария Исцеляющая.

В 1631 году архитектор, очень молодой тогда Бальтазар Лонгена спроектировал и после одобрения Советом и дожем, начал строительство храма победы над эпидемией. Набережная не могла выдержать такого массивного сооружения, и чтобы собор не сполз в море, в фундамент было забито более 1 миллиона (!!!) балок. Из них 100 тысяч было забито в дно канала вокруг набережной собора.


То есть сейчас мы видим одно из самых укрепленных в истории Венеции сооружений. Ни одно из окружающих его зданий не может похвастаться такой устойчивостью.


Несмотря на то, что в трате средств не скупились, строительство собора заняло более полувека, и тянулось почти до самой смерти архитектора, до 1891 года. Освящен собор был уже после его смерти. Лонгена был похоронен тут же, в своем главном сооружении, прославившем Венецию. Тут же сооружен алтарь по его собственному проекту.


Собор, в самом деле, необычен, и стал визитной карточкой Венеции, потому что ни один самый известный, открыточный ее вид, без него не обходится.

Собор был построен в форме восьмигранника, что нарушало тогдашние правила строительства церквей, но зато позволяло встроиться в среду и не занимать слишком большую площадь и без того узкого острова.


Собор удалось впишнуть без особого разрушения окружающих зданий, и если сейчас обойти площадь вокруг храма, то можно заметить, насколько отличаются от него по возрасту все остальные дома вокруг.


Над главным залом собора сооружен один огромный купол высотой 60 метров, над алтарем второй, поменьше. Вход в собор был оформлен в виде Триумфальной арки традиционной классической архитектуры. чего прежде не было в Венеции, а остальные грани восьмигранника изображали стены и элементы той же арки.


В соборе шесть огромных капелл, это легко сосчитать по элементам конструкции снаружи. Все строго симметрично, и бросается в глаза тщательная проработка замысла, в отличие от прежних, средневековых конструкций. Это был век торжества рациональности, разума и точных рассчетов, идей Френсиса Бэкона и вычислений Паскаля. И первый опыт такой архитектуры в Венеции.


Это сильно контрастировало с принятыми в Венеции прежними архитектурными нормами. Но считалось, что даже в этом разум победил чувства.


До сих пор хорошо видно, насколько отличается остальной мир от этого собора, особенно на фоне проплывающих до сих пор гондол с пассажирами.


Переулки вокруг собора совсем скромные, и только подчеркивают его мощь.

А с другой стороны к нему подходит близко мост Академии, построннный через 150 лет. Но это совсем иная эпоха, когда Венецию временно победил Наполеон.

В 1348 вся Италия – с севера на юг и с запада на восток (включая острова) – оказалась охвачена эпидемией чумы. Особенно свирепствовала болезнь во Флоренции, тяжелую судьбу которой описал в своем знаменитом романе «Декамерон» Джованни Боккаччо. По его словам, люди замертво падали на улицах, в отдельных домах умирали одинокие мужчины и женщины, о смерти которых никто и не догадывался. Разлагающиеся трупы смердили, отравляя воздух. И только по этому страшному запаху смерти люди могли определить, где лежат покойники. К разложившимся трупам было страшно прикоснуться, и под страхом тюремного наказания власти заставляли делать это простых людей, которые, пользуясь случаем, занимались попутно и мародерством.

Со временем, чтобы обезопасить себя от заражения, врачи стали надевать специально сшитые длинные халаты, на руки натягивали перчатки, на лицо – специальные маски с длиннющим клювом, в котором находились благовонные растения и корешки. К рукам их были привязаны на шнурках тарелки с дымившимися благовониями. Иногда это помогало, но сами они становились похожи на каких-то чудовищных птиц, несущих несчастье. Их вид был столь ужасающ, что при их появлении люди разбегались и прятались. Количество жертв увеличивалось. На городских кладбищах не хватало могил, и тогда власти приняли решение закапывать всех умерших за городом, сваливая трупы в одну братскую могилу. И за короткое время таких братских могил появилось несколько десятков. В течение шести месяцев вымерла почти половина населения Флоренции. Целые кварталы в городе стояли безжизненными, а в опустевших домах разгуливал ветер. Вскоре даже воры и мародеры стали опасаться входить в помещения, откуда выносили чумных больных. В Парме поэт Петрарка оплакивал кончину своего друга, вся семья которого в течение трех дней ушла из жизни.

Дж. Боккаччо Декамерон. Предисловие к книге I.

Итак, скажу, что со времени благотворного вочеловечения сына божия минуло 1348 лет, когда славную Флоренцию, прекраснейший изо всех итальянских городов, постигла смертоносная чума, которая, под влиянием ли небесных светил, или по нашим грехам посланная праведным гневом божиим на смертных, за несколько лет перед тем открылась в областях востока и, лишив их бесчисленного количества жителей, безостановочно подвигаясь с места на место, дошла, разрастаясь плачевно, и до запада. Не помогали против нее ни мудрость, ни предусмотрительность человека, в силу которых город был очищен от нечистот людьми, нарочно для того назначенными, запрещено ввозить больных, издано множество наставлений о сохранении здоровья. Не помогали и умиленные моления, не однажды повторявшиеся, устроенные благочестивыми людьми, в процессиях или другим способом. Приблизительно к началу весны означенного года болезнь начала проявлять свое плачевное действие страшным и чудным образом. Не так, как на востоке, где кровотечение из носа было явным знамением неминуемой смерти, – здесь в начале болезни у мужчин и женщин показывались в пахах или подмышками какие-то опухоли, разраставшиеся до величины обыкновенного яблока или яйца, одни более, другие менее; народ называл их gavoccioli (чумными бубонами); в короткое время эта смертельная опухоль распространялась от указанных частей тела безразлично и на другие, а затем признак указанного недуга изменялся в черные и багровые пятна, появлявшиеся у многих на руках и бедрах и на всех частях тела, у иных большие и редкие, у других мелкие и частые. И как опухоль являлась вначале, да и позднее оставалась вернейшим признаком близкой смерти, таковым были пятна, у кого они выступали. Казалось, против этих болезней не помогали и не приносили пользы ни совет врача, ни сила какого бы то ни было лекарства: таково ли было свойство болезни, или невежество врачующих (которых, за вычетом ученых медиков, явилось множество, мужчин и женщин, не имевших никакого понятия о медицине) не открыло ее причин, а потому не находило подобающих средств, – только немногие выздоравливали и почти все умирали на третий день после появления указанных признаков, одни скорее, другие позже, – большинство без лихорадочных или других явлений. Развитие этой чумы было тем сильнее, что от больных, через общение с здоровыми, она переходила на последних, совсем так, как огонь охватывает сухие или жирные предметы, когда они близко к нему подвинуты. И еще большее зло было в том, что не только беседа или общение с больными переносило на здоровых недуг и причину общей смерти, но, казалось, одно прикосновение к одежде или другой вещи, которой касался или пользовался больной, передавало болезнь дотрогивавшемуся. Дивным покажется, что я теперь скажу, и если б того не видели многие и я своими глазами, я не решился бы тому поверить, не то что написать, хотя бы и слышал о том от человека, заслуживающего доверия. Скажу, что таково было свойство этой заразы при передаче ее от одного к другому, что она приставала не только от человека к человеку, но часто видали и нечто большее: что вещь, принадлежавшая больному или умершему от такой болезни, если к ней прикасалось живое существо не человеческой породы, не только заражала его недугом, но и убивала в непродолжительное время. В этом, как сказано выше, я убедился собственными глазами, между прочим, однажды на таком примере: лохмотья бедняка, умершего от такой болезни, были выброшены на улицу; две свиньи, набредя на них, по своему обычаю, долго теребили их рылом, потом зубами, мотая их со стороны в сторону, и по прошествии короткого времени, закружившись немного, точно поев отравы, упали мертвые на злополучные тряпки.

Такие происшествия и многие другие, подобные им и более ужасные, порождали разные страхи и фантазии в тех, которые, оставшись в живых, почти все стремились к одной, жестокой цели; избегать больных и удаляться от общения с ними и их вещами; так поступая, воображали сохранить себе здоровье. Некоторые полагали, что умеренная жизнь и воздержание от всех излишеств сильно помогают борьбе со злом; собравшись кружками, они жили, отделившись от других, укрываясь и запираясь в домах, где не было больных и им самим было удобнее; употребляя с большой умеренностью изысканнейшую пищу и лучшие вина, избегая всякого излишества, не дозволяя кому бы то ни было говорить с собою и не желая знать вестей извне – о смерти или больных, – они проводили время среди музыки и удовольствий, какие только могли себе доставить. Другие, увлеченные противоположным мнением, утверждали, что много пить и наслаждаться, бродить с песнями и шутками, удовлетворять, по возможности, всякому желанию, смеяться и издеваться над всем, что приключается – вот вернейшее лекарство против недуга. И как говорили, так, по мере сил, приводили и в исполнение, днем и ночью странствуя из одной таверны в другую, выпивая без удержу и меры, чаще всего устраивая это в чужих домах, лишь бы прослышали, что там есть нечто им по вкусу и в удовольствие. Делать это было им легко, ибо все предоставили и себя и свое имущество на произвол, точно им больше не жить; оттого большая часть домов стала общим достоянием, и посторонний человек, если вступал в них, пользовался ими так же, как пользовался бы хозяин. И эти люди, при их скотских стремлениях, всегда, по возможности, избегали больных. При таком удрученном и бедственном состоянии нашего города почтенный авторитет как божеских, так и человеческих законов почти упал и исчез, потому что их служители и исполнители, как и другие, либо умерли, либо хворали, либо у них осталось так мало служилого люда, что они не могли отправлять никакой обязанности; почему всякому позволено было делать все, что заблагорассудится.

Многие иные держались среднего пути между двумя, указанными выше: не ограничивая себя в пище, как первые, не выходя из границ в питье и других излишествах, как вторые, они пользовались всем этим в меру и согласно потребностям, не запирались, а гуляли, держа в руках кто цветы, кто пахучие травы, кто какое другое душистое вещество, которое часто обоняли, полагая полезным освежать мозг такими ароматами, – ибо воздух казался зараженным и зловонным от запаха трупов, больных и лекарств. Иные были более сурового, хотя, быть может, более верного мнения, говоря, что против зараз нет лучшего средства, как бегство перед ними. Руководясь этим убеждением, не заботясь ни о чем, кроме себя, множество мужчин и женщин покинули родной город, свои дома и жилья, родственников и имущества и направились за город, в чужие или свои поместья, как будто гнев божий, каравший неправедных людей этой чумой, не взыщет их, где бы они ни были, а намеренно обрушится на оставшихся в стенах города, точно они полагали, что никому не остаться там в живых и настал его последний час.

Хотя из этих людей, питавших столь различные мнения, и не все умирали, но не все и спасались; напротив, из каждой группы заболевали многие и повсюду, и как сами они, пока были здоровы, давали в том пример другим здоровым, они изнемогали, почти совсем покинутые. Не станем говорить о том, что один горожанин избегал другого, что сосед почти не заботился о соседе, родственники посещали друг друга редко, или никогда, или виделись издали: бедствие воспитало в сердцах мужчин и женщин такой ужас, что брат покидал брата, дядя племянника, сестра брата и нередко жена мужа; более того и невероятнее: отцы и матери избегали навещать своих детей и ходить за ними, как будто то были не их дети. По этой причине мужчинам и женщинам, которые заболевали, а их количества не исчислить, не оставалось другой помощи, кроме милосердия друзей (таковых было немного), или корыстолюбия слуг, привлеченных большим, не по мере жалованьем; да и тех становилось не много, и были то мужчины и женщины грубого нрава, не привычные к такого рода уходу, ничего другого не умевшие делать, как подавать больным, что требовалось, да присмотреть, когда они кончались; отбывая такую службу, они часто вместе с заработком теряли и жизнь. Из того, что больные бывали покинуты соседями, родными и друзьями, а слуг было мало, развилась привычка, дотоле неслыханная, что дамы красивые, родовитые, заболевая, не стеснялись услугами мужчины, каков бы он ни был, молодой или нет, без стыда обнажая перед ним всякую часть тела, как бы то сделали при женщине, лишь бы того потребовала болезнь – что, быть может, стало впоследствии причиной меньшего целомудрия в тех из них, которые исцелялись от недуга. Умирали, кроме того, многие, которые, быть может, и выжили бы, если б им подана была помощь. От всего этого и от недостаточности ухода за больными, и от силы заразы, число умиравших в городе днем и ночью было столь велико, что страшно было слышать о том, не только что видеть. Оттого, как бы по необходимости, развились среди горожан, оставшихся в живых, некоторые Привычки, противоположные прежним. Было в обычае (как то видим и теперь), что родственницы и соседки собирались в дому покойника и здесь плакали вместе с теми, которые были ему особенно близки; с другой стороны, у дома покойника сходились его родственники, соседи и многие другие горожане и духовенство, смотря по состоянию усопшего, и сверстники несли его тело на своих плечах, в погребальном шествии со свечами и пением, в церковь, избранную им еще при жизни. Когда сила чумы стала расти, все это было заброшено совсем или по большей части, а на место прежних явились новые порядки. Не только умирали без сходбища многих жен, но много было и таких, которые кончались без свидетелей, и лишь очень немногим доставались в удел умильные сетования и горькие слезы родных; вместо того, наоборот, в ходу были смех и шутки и общее веселье: обычай, отлично усвоенный, в видах здоровья, женщинами, отложившими большею частью свойственное им чувство сострадания. Мало было таких, тело которых провожали бы до церкви более десяти или двенадцати соседей; и то не почтенные, уважаемые граждане, а род могильщиков из простонародья, называвших себя беккинами и получавших плату за свои услуги: они являлись при гробе и несли его торопливо и не в ту церковь, которую усопший выбрал до смерти, а чаще в ближайшую, несли при немногих свечах или и вовсе без них, за четырьмя или шестью клириками, которые, не беспокоя себя слишком долгой или торжественной службой, с помощью указанных беккинов, клали тело в первую попавшуюся незанятую могилу. Мелкий люд, а может быть и большая часть среднего сословия представляли гораздо более плачевное зрелище: надежда либо нищета побуждали их чаще всего не покидать своих домов и соседства; заболевая ежедневно тысячами, не получая ни ухода, ни помощи ни в чем, они умирали почти без изъятия. Многие кончались днем или ночью на улице; иные, хотя и умирали в домах, давали о том знать соседям не иначе, как запахом своих разлагавшихся тел. И теми и другими умиравшими повсюду все было полно. Соседи, движимые столько же боязнью заражения от трупов, сколько и состраданием к умершим, поступали большею частью на один лад: сами, либо с помощью носильщиков, когда их можно было достать, вытаскивали из домов тела умерших и клали у дверей, где всякий, кто прошелся бы, особливо утром, увидел бы их без числа; затем распоряжались доставлением носилок, но были и такие, которые за недостатком в них клали тела на доски. Часто на одних и тех же носилках их было два или три, но случалось не однажды, а таких случаев можно бы насчитать множество, что на одних носилках лежали жена и муж, два или три брата, либо отец и сын и т. д. Бывало также не раз, что за двумя священниками, шествовавшими с крестом перед покойником, увяжутся двое или трое носилок с их носильщиками следом за первыми, так что священникам, думавшим хоронить одного, приходилось хоронить шесть или восемь покойников, а иногда и более. При этом им не оказывали почета ни слезами, ни свечой, ни сопутствием, наоборот, дело дошло до того, что об умерших людях думали столько же, сколько теперь об околевшей козе. Так оказалось воочию, что если обычный ход вещей не научает и мудрецов переносить терпеливо мелкие и редкие утраты, то великие бедствия делают даже недалеких людей рассудительными и равнодушными. Так как для большого количества тел, которые, как сказано, каждый день и почти каждый час свозились к каждой церкви, не хватало освященной для погребения земли, особливо если бы по старому обычаю всякому захотели отводить особое место, то на кладбищах при церквах, где все было переполнено, вырывали громадные ямы, куда сотнями клали приносимые трупы, нагромождая их рядами, как товар на корабле, и слегка засыпая землей, пока не доходили до краев могилы.

Не передавая далее во всех подробностях бедствия, приключившиеся в городе, скажу, что, если для него година была тяжелая, она ни в чем не пощадила и пригородной области. Если оставить в стороне замки (тот же город в уменьшенном виде), то в разбросанных поместьях и на полях жалкие и бедные крестьяне и их семьи умирали без помощи медика и ухода прислуги по дорогам, на пашне и в домах, днем и ночью безразлично, не как люди, а как животные. Вследствие этого и у них, как у горожан, нравы разнуздались, и они перестали заботиться о своем достоянии и делах; наоборот, будто каждый наступивший день они чаяли смерти, они старались не уготовлять себе будущие плоды от скота и земель и своих собственных трудов, а уничтожать всяким способом то, что уже было добыто. Оттого ослы, овцы и козы, свиньи и куры, даже преданнейшие человеку собаки, изгнанные из жилья, плутали без запрета по полям, на которых хлеб был заброшен, не только что не убран, но и не сжат. И многие из них, словно разумные, покормившись вдоволь в течение дня, на ночь возвращались сытые, без понукания пастуха, в свои жилища.

Но оставляя пригородную область и снова обращаясь к городу, можно ли сказать что-либо больше того, что по суровости неба, а быть может и по людскому жестокосердию между мартом и июлем, – частью от силы чумного недуга, частью потому, что вследствие страха, обуявшего здоровых, уход за больными был дурной и их нужды не удовлетворялись, – в стенах города Флоренции умерло, как полагают, около ста тысяч человек, тогда как до этой смертности, вероятно, и не предполагали, что в городе было столько жителей. Сколько больших дворцов, прекрасных домов и роскошных помещений, когда-то полных челяди, господ и дам, опустели до последнего служителя включительно! Сколько именитых родов, богатых наследии и славных состояний осталось без законного наследника! Сколько крепких мужчин, красивых женщин, прекрасных юношей, которых, не то что кто-либо другой, но Гален, Гиппократ и Эскулап признали бы вполне здоровыми, утром обедали с родными, товарищами и друзьями, а на следующий вечер ужинали со своими предками на том свете!

Венецианский остров Повелья — Остров Чумы — известен всей Европе как место, которое в течение многих веков было либо изолятором и последним пристанищем больных чумой, а в ХХ веке — душевнобольных и противников режима Муссолини.

Его называют одним из самых мрачных мест на планете. О нём сложились драматические легенды. Что в них правда, а что — вымысел? Что вообще известно об этом безлюдном соседе весёлой и шумной Венеции?

В нескольких километрах отсюда – шумная и многолюдная Венеция… Итальянская красавица, прекрасный город любви, нежности и страсти, одно имя которого настраивает на романтический лад. Но у каждой красавицы есть своя «потайная шкатулка», закрытая на замок, где она прячет свои неприятные секреты. Остров Повелья – именно такая «шкатулка» Венеции. Здесь круглый год стоит тишина и безлюдье. Он имеет множество прозвищ, и одно мрачнее другого: «Остров чумы», «Врата ада», «Остров мертвых», «Пристанище потерянных душ» и далее в том же духе.

Почему судьба так обделила этот живописный клочок суши?

Остров не всегда был так неприветлив. В V столетии итальянцы нашли здесь убежище от варварских вторжений. По прошествии девяти веков на Повелии были возведены укрепительные сооружения, и весь остров по периметру был одет в камень. Сейчас средневековые укрепления только усиливают мрачную атмосферу, которую распространяет вокруг себя Остров Чумы.

История острова с самого начала

Островок Повеглия (правильнее – Повелья) не оставил особых следов в мировой истории. Он никогда не был объектом пристального внимания учёных. Что сказать – всего 75 гектаров. Всё его прошлое без труда умещается на паре страничек текста.

Подобно другим островам лагуны, он родился тысячи лет назад, когда прибрежное дно Средиземного моря начало опускаться. Над водой остались лишь верхушки возвышенностей.

В 421 году римские купцы основали на берегу торговое поселение, которому суждено было стать знаменитой Венецией. Времена были неспокойные, Рим периодически терзали варвары, и во время одного из таких нашествий, на Повелью с побережья перебрались, спасаясь, обитатели деревень Падуи и Эсте. Население острова росло, его жители рыбачили, торговали.

В IX веке, когда в Венецианской республике вспыхнули народные волнения, он приютил её главу и двухсот приближённых. Часть из них осталась тут жить. Построили церковь Святого Виталия, появились сады, виноградники. Здешние лоцманы, зная лагуну, проводили суда безопасным путём.

Когда в XIV веке Венеция затеяла войну с Генуей, островитян переселили на соседний остров – то ли чтобы защитить от врага, то ли чтобы они ему не помогали в случае чего. Позднее венецианцы возвели на прилегающем островке мощное восьмиугольное укрепление. Его пушки контролировали вход в лагуну со стороны открытого моря. Стены бывшего форта уцелели до наших дней.

Повелья долго оставалась необитаемой. Потом, используя ее удобное положение, тут построили склады, скотоприёмники. Знаковым стал 1776 год.

Рождение «Чумного острова»

История Повелии как проклятого острова начинается незадолго до заката Римской империи. Когда «юстинианова чума», пришедшая из Африки, в 543 году, начала уничтожать большую часть населения Италии, правители Рима превратили остров в место карантина и сослали туда несколько тысяч зараженных смертельной болезнью человек. Повеглия, окруженная со всех сторон водой, стала изолятором, а в скором времени и братской могилой.

После этого в IX веке остров стал активно заселяться. И это было единственное время, когда на Повелии текла относительно спокойная жизнь. Когда во второй половине XVI века Европу заволокла эпидемия бубонной чумы, распространяясь с чудовищной скоростью, а мертвых и умирающих людей просто некуда было девать, власти Венеции приняли понятное на то время решение. Было приказано свозить на Повелию не только трупы умерших от чумы, но и всех, кто проявлял малейшие признаки болезни.

Не трудно представить, во что превратился остров, где в течении нескольких лет на огромных кострах сжилаги зараженные трупы вперемешку с еще живыми людьми… По данным исторических документов на Повелии в то время погибло свыше 160 тысяч человек.

После пандемий

Когда эпидемия схлынула, и жизнь в Италии стала снова входить в привычное русло, 1661 году власти предложили потомкам тех, кто населял остров в IX веке, снова заселить Повелию. Но не нашлось ни одного желающего принять это предложение. Много лет остров пытались продать, однако никто даже за деньги не соглашался там жить.

Венеция принимала гостей со всего Средиземноморья и из тропиков Азии. Поэтому, простояв до 1777 года безлюдным, Повелья стала контрольно-пропускным пунктом на водном пути пассажирских и товарных судов. Корабли проходили досмотр и вместе с моряками и грузами должны были провести на острове карантинный срок (до 40 дней).

На Повелье появился вместительный лазарет, санитары. Предосторожности оказались не напрасны, в 1793 на нескольких судах, проходящих через остров, были зафиксированы случаи чумы. И Повелья стала лазаретом, а заодно и местом заключения для зараженных.

В 1814 году лазарет закрыли, и остров снова погрузился в мрачное молчание.

На острове разместили оружейные склады французов, церковь разобрали, оставили только колокольню, сняв колокол и превратив её в маяк.

«Врата ада» и ХХ век

К ХХ веку у Повелии уже была устойчивая репутация места, где не может произойти ничего хорошего. Здания станции пустовали дольше века. Не удивительно поэтому, что в 1922 году на острове организовали лечебницу для пожилых душевнобольных, куда попадали и вполне здоровые люди, бывшие врагами режима Муссолини.

Своей жестокостью и извращенным интересом к медицине был известен главный врач больницы, отрабатывавший с энтузиазмом на пациентах непроверенные методы. Так, к примеру, операции на черепе по лоботомии, для которых применялись долото, ручная дрель и молоток, проводились здесь без наркоза…

Странности и таинственные происшествия, которыми известен остров сейчас, начались уже тогда. Пациенты рассказывали о том, что слышат, плач, шепот и крики, видят людей, которые, появляясь из ниоткуда, сгорают на глазах. Казалось бы, мало ли что может померещиться сумасшедшим, но вскоре и персонал больницы стали посещать те же видения…

Прошло несколько лет, и главный врач лечебницы погиб при загадочных обстоятельствах, упав с колокольной башни. В 1968 году больница была закрыта, и остров снова стал пустынным.

Призраки и тени Повелии

Очень многие места на планете, обладающие дурной славой и тяжелым прошлым, сегодня открыты для посещения туристами. Но не Повелия. Местные жители стараются даже смотреть пореже в ее сторону, иностранцев же сюда не пускают вовсе. Исключения составляют лишь исследователи, которых остров интересует с профессиональной точки зрения. Но и те сюда заглядывают редко.

Вокруг острова постоянно курсируют полицейские катера, чем подогревают интерес охотников за адреналином: если на острове никого нет, то кого (или от кого) они охраняют? Истории смельчаков, которым все же удается пробраться на остров, очень схожи. Все рассказывают о том, что Повелья производит очень тяжелое, гнетущее впечатление: здесь ни слышны голоса птиц и животных, а время от времени с безлюдного острова доносятся крики и колокольный звон (колокол был снят с башни и увезен много лет назад).

Мрачные легенды Повеглии

Интернет переполнен жуткими рассказами, где фигурирует заброшенный остров Повеглия Италия. Эксплуатируются две невесёлые темы – чума и психиатрическая лечебница.
Легенды красочно описывают, как сюда свозили чумных больных ещё во времена Римской империи, а позднее и из Венеции. Везли вместе со здоровыми членами семей, обречёнными на мучительную гибель. Число захороненных оценивают в 160 тысяч. Нынче даже рыбаки не подходят сюда, поскольку сети вытаскивают вымытые из земли кости. Хоронить, говорят, не успевали, трупы массово сжигали, и почва здесь насыщена людским пеплом. Легенды иллюстрируются фотографиями массовых захоронений. Однако любой любознательный человек с помощью того же Интернета легко установит, что:

• об эпидемиях чумы в Древнем Риме ничего достоверно не известно;
• об эпидемиях чумы в Венеции известно много, но ни в воспоминаниях современников, ни в других документах подтверждений легенды нет;
• археологические раскопки на острове не проводились;
• фотографии могил, переполненных скелетами, сделаны на другом острове – Лазаретто. На нём в 2007 году, действительно, раскопали могилы, где, и вправду, похоронено свыше 1500 человек, погибших от чумы;
• экспертам достаточно горсти земли, чтобы определить, есть ли в ней пепел человеческого тела. Но никаких данных о таких анализах местной почвы нет;
• на фото, сделанных на острове, хорошо видны десятки рыболовных сетей, разложенных, видимо, самыми отважными рыбаками.

Продолжение «чумовых» легенд – рассказы о лечебнице с решётками на окнах. Мол, пациентов мучили кошмары, они слышали дикие стоны и видели призраков – души тех, кто не был нормально похоронен. А ещё главврач испытывал здесь запрещённые препараты и зверские методы лечения, вскрывая черепа… В итоге сам спятил и бросился с колокольни. В здании разбросаны обломки непонятных механизмов. По ночам якобы слышен колокольный звон, а призраки буквально толпятся. И вообще это аномальная зона, куда полиция не пускает никого. Что говорят скептики?

• На сотнях фотографий, сделанных туристами и журналистами, нет ни одного зарешёченного окна;
• «странные обломки», скорей всего, остались от кухонного и прачечного оборудования;
• нет ничего странного, что людей с расстроенной психикой мучили галлюцинации – видения и голоса;
• невозможно поверить, что в наше время (1960-е годы) истории о несчастных пациентах и погибшем враче-изувере не привлекли внимания властей, журналистов, родных и близких тех, кого поместили в приют;
• на остров Повеглия Италия, действительно, не ходят рейсовые кораблики и, возможно, есть запрет на его посещение. Но настойчивые и щедрые туристы добирались сюда не раз. Что подтверждают интернет-форумы, граффити на островных строениях и реклама экскурсий сюда, которые можно заказать.

Конечно, всё это вовсе не означает, что в здешней истории нет секретов, и тут не происходит чего-то аномального. Однако непонятными явлениями стоит заняться всерьёз, а не полагаться на «устное народное творчество».

Добро пожаловать в дом призраков?

Пару лет назад Италия задумала уменьшить свой государственный долг, сдав в аренду старинную недвижимость, в том числе и… Повелью. Это задело патриотические чувства итальянцев. «ВКонтакте» появилась группа, которая под лозунгом Poveglia per tutti («Повелья для всех») начала сбор средств на выкуп аренды. На онлайновом аукционе группу обошёл итальянский бизнесмен Луиджи Бруньяро. На 99 лет он стал собственником легендарного острова, заплатив за него 513 000 евро. «Я не хотел, чтобы его выкупили иностранцы, – заявил он. – Рассчитываю сделать его открытым и привлекательным для венецианцев и наших гостей».

Новый хозяин решил превратить ветхие здания в люксовый отель, обустроить отдых. Смысл в этом плане есть. Здесь сохранились памятники истории, отсюда открываются роскошные виды на лагуну. Ну, а главное – ореол тайны, который издавна окружает остров. Волнующие легенды только украшают туристический объект. Любители острых ощущений и всего непознанного есть во всём мире. Почему бы их не пригласить сюда? Как сложится судьба Повельи, пока неясно. Арендатор готов вложить в проект 20 млн. евро. Но в 2015 году Бруньяро избрали на пост мэра Венеции. Так что, сейчас у него хватает неотложных дел и забот. Италия ждёт – найдётся ли среди них местечко для таинственной Повельи?